Александр Прозоров - Царская дыба [= Государева дыба]

Мясными продуктами торговал какой-то азербайджанец. На предложение продать свиные сосиски он неожиданно взъярился и громко заорал:

— Руссише швайн! Дуи ист козел безмозглый!

Услышав полунемецкую речь, Росин слегка опешил и попятился к дверям.

— Ду ист полный думкопф и аномальное явление третьего порядка! — продолжал изголяться айзер. — Магомет запрещал иит порк!

— Слушай ты, козел безрогий, — не выдержал Костя, отступая, и обнажая меч. — Ты не в своих диких пещерах живешь! Приехал в варяжские земли, значит и жри, что приличные люди предлагают.

— Дизес арбайт шиссен! — перепрыгнул кавказец прилавок, сжимая в одной руке кривую саблю, а в другой небольшой круглый меч. — Ты есть раб! Ты будешь кушать кокаин, работать и лизать мой зад, а я брюхатить твой жена и трахать твой дочь! А ты есть нарушай международный право!

У айзера неожиданно обнаружились большие грузинские усы и голубая каска на голове. Однако амуниция ООН Росина отнюдь не впечатлила. Он принял сабельный удар на щит, выбросил вперед меч, который наткнулся на маленькую алюминиевую тарелку, саданул окантовкой щита ооновца по ребрам, ударил мечом второй раз, теперь уже навершием в выпирающую небритую челюсть, наступил ногой на живот:

— Ну, тварь белокурая, продашь мне сардельки за достойный выкуп?

— Это не есть гуманитарная акция, — отозвались снизу. — Вы есть нарушитель политкорректность.

В этот миг кто-то со всей силы саданул Костика в спину, да так, что острие копья вылезло из груди на полметра вперед.

— Рус-сишь, рус-сишь, — успокаивающе закричали продавцы сбежавшимся прохожим, Росин завалился на бок и… проснулся.

Перед самыми глазами тихонько гудел туго натянутый капрон желтой одноместной палатки, и высоко задирался край волчьего тулупа. Снаружи сонно всхрапывал конь, слышался мерный плеск. И Костя, уже в который раз засомневался — а проснулся ли он? Что, если сейчас он выйдет, и увидит стоящие на краю игрового полигона «нивы» и «жигули», редкие столбы линии электропередач, пронизывающие всю Россию вдоль и поперек, если запищит призывно оставленный в рюкзаке сотовый телефон, и его предупредят, что в понедельник можно прийти на работу на полтора часа позже?

Росин немного выждал, не решаясь расстегнуть молнию палатки: может, это и вправду был всего лишь дурной сон? Вся эта странная история про то, как все они, больше двухсот человек, всем игровым полигоном из четырех реконструкторских клубов, не считая индейцев варау, провалились в прошлое, прямым ходом в тысяча пятьсот пятьдесят второй год, ныне уже сменившийся тысяча пятьсот пятьдесят третьим. Ведь не может же такого случиться наяву?

Ну никак не может!

Костя помнил, что из двухсот провалившихся рядом с ним ныне осталось всего четыре десятка человек — кто-то подался в Новгород заниматься торговлей, кто-то в современную прибалтику, надеясь вступить в настоящий Ливонский Орден, индейцы вообще собрались смыться к побратимам в Америку… Но ведь все это происходило во сне?

Поколебавшись пару минут, он все-таки решился и потянул замок молнии снизу вверх, открывая полог. И увидел начинающийся от самых ног озерный простор, накатывающиеся на берег серые предрассветные волны, длинную песчаную косу, украшенную редкими камышовыми стеблями. У Росина еще оставалась надежда на то, что все это окажется обычным игровым полигоном, на котором они вчера излишне поддали, из-за чего ночью и налезла в голову всякая чушь, но уже спустя минуту он разглядел успевшего облачиться в юшман опричника и тяжело вздохнул: если что-то и являлось странным сном, так это далекий двадцатый век.

— Не вздыхай, боярин Константин, вызволим мы вашу сладкоголосую девицу, — расслышал его Зализа. — Теперь недолго осталось.

— Да я и не сомневаюсь, — покачал головой Росин, окончательно приходя в себя. Теперь он с полной ясностью вспомнил все: и то, что дерптский епископ похитил племянницу Игоря Картышева, выпускницу Гнесинки, попавшую к ним на фестиваль совершенно случайно, но провалившуюся в прошлое вместе со всеми, и то, что боярин Батов вызвался им помочь вместе с шестью сыновьями, и то, что большая часть клуба осталась в Кауште следить за работой поставленных там двух мануфактур. И то, что к этому походу они готовились больше двух месяцев и закончиться неудачей он никак не должен.

— Так что, поднимаемся, Семен Прокофьевич?

— Можно не спешить, — небрежно отмахнулся опричник. — Здесь, от Желчи до Ветвенника, возвышенность. Места сухие, хлебные, несколько деревень стоит. Инородцы забредают редко, потому как топи кругом. Лазутчика ливонского здесь отродясь не случалось, упреждать епископа некому. А коли рано в деревню зайдем, нас и не увидит никто. Мужики по тоням расплывутся, снасти проверять. Потребно ближе к полудню дойти, когда с озера вернутся.

— К полудню, так к полудню, — согласился Росин и двинулся к березняку. Сделав все желаемое, набрал охапку хвороста, вернулся к стоянке вывалил дрова на песчаную проплешину, достал зажигалку.

Газ во французской полупрозрачной безделушке давно закончился, но кремень еще не истерся и давал жирный пучок искр. Росин подсунул в зажигалку пересушенный мох из поясного карманчика, чиркнул, старательно раздул затлевший огонек, подсовывая тончайшую бересту, а когда та расцвела тонким огоньком — запалил от него бересту потолще, которую и подсунул под валежник. Тот радостно затрещал. Оставив костер разгораться, Костя отправился за новой порцией дров, а когда вернулся — над пламенем уже висел котелок с чистой озерной водой.

Лагерь постепенно оживал. Ребята из клуба «Черный шатун» выбирались из палаток, бояре откидывали шкуры и сладко потягивались, поднимались. Из чересседельных сумок извлекались кожаные поддоспешники, кольчуги, зерцала, панцири. На пояса вешались сабли, ножи, кистени, шестоперы. Очень скоро лагерь, поначалу напоминавший туристский, заблестел сталью, зашелестел железом и стал походить на то, чем и являлся на самом деле — воинский стан.

От котла вкусно запахло мясом — но Росин уже знал, что разваривается там завяленное в дорогу мясо, и сколько его ни готовь, по вкусу оно все равно напоминает стоптанную подошву. Кроме запаха к густой каше — никакого толка. Ему вдруг со страшной силой захотелось дешевых макарон, простой вареной колбасы и сигареты «Прима» — но ни того, ни другого, ни третьего в нынешнем шестнадцатом веке еще не существовало. Да чего там колбаса или макароны — даже картошки из Америки никто не догадался привезти! Окромя мяса и пирогов — никакой снеди приличной нет!